Лекция и задания по теме "Поэты Хамданидского круга" для студентов 3 к. ФВ на 22.04.2020 г.

Ас-Санаубари – «певец природы»

Судьба средневекового поэта  в странах Арабского  Востока всецело  зависело от его  покровителя. Находясь  в постоянной зависимости  от богатых и знатных покровителей, поэты обычно сочиняли то, что от них требовалось «по условиям игры».

Нормативный характер арабской  поэзии и ее приверженность традиционным формам оказывали двойственное влияние на ее развитие. Жесткие рамки  нормативных  законов вынуждали средневекового поэта невероятно интенсифицировать свой труд, работая  над  деталями и оттачивая каждую строку своего творения. Отсюда расцвет арабского поэтического искусства, достигшего в IX–XII вв., в эпоху классицизма, высочайшего уровня.

В этих  условиях творчество поэтов, по меткому выражению Р. Блашера,  напоминало «танец в кандалах» и сводилось к умению продемонстрировать  мастерство в рамках жесткой традиции, в искусном использовании предоставляемых нормативной поэтикой возможностей. Поэты даже средней одаренности могли рассчитывать на существенные творческие достижения.

Четкая  и строгая  регламентация допустимых в поэзии форм и приемов порождала «эстетику деталей», которая позволяла поэту в известных пределах сохранять творческую свободу. Однако и выбор сравнений  и метафор был предопределен. Например: пыль, поднятая сражением, всегда уподоблялась ночному мраку, щедрость восхваляемого мамдуха – морю  или обильной влагой туче, звезды – морской пене, полумесяц – кораблю, скользящему по морским волнам, и т.д.

Поэзия X–XII вв. не принесла ничего  существенно нового с точки зрения жанрового своеобразия, но при этом в тематике и в поэтике дескриптивной  лирики ас-Санаубари при всей  нормативности стилевых средств во многом чувствуется деформация классического канона. Аль-Мутанабби  в своих мадхах и васфах воспевал лишь могущественных покровителей, соответственно, царственных животных (например, льва),  а в своих описаниях отдавал предпочтение всему «возвышенному».

Ко времени  зрелого средневековья относится творчество и поэта хамданидского круга – ас-Санаубари, прославившегося  своими замечательными  описаниями природы.

Талантливый поэт Абу Бакр Ахмад ад-Дабби, по прозвищу ас-Санаубари родился в Антиохии. Он принадлежал  литературному кружку Сайф ад-Дауля. Большую часть жизни он провел в Алеппо, где одно время был хранителем библиотеки Сайф ад-Даули и где умер в 945., примерно за два года до приезда аль-Мутанабби ко двору  хамданинского правителя. Некоторые историки литературы считают, что поэт оказал известное влияние на творчество своего прославленного современника еще в тот период, когда молодой аль-Мутанабби  скитался по Сирии. Оба поэта восхваляли в своих панегириках примерно одних и тех  же меценатов – Сайф ад-Дауля, его высокопоставленных придворных из числа сирийской знати, лиц, связанных с домом египетских Ихшидидов, оба были, равно как и их Хамданидский покровитель, поэтами шиитской ориентации, причем перу ас-Санаубари  принадлежало несколько шиитских поэм,  в которых он прославлял Али и его сына Хусейна.

Сведения об ас-Санаубари весьма скудны. Он не принадлежал к знатному арабскому роду  и, скорее всего, был выходцем  из образованных мавали, т.е. исламизированного населения покоренных арабами территорий, о чем, возможно, свидетельствует легенда о происхождении его прозвища. Дед поэта был управляющим «Дома мудрости», и однажды он принял участие в муназаре (литературном состязании), во время которого поразил халифа умом и красноречием, после которого был удостоен прозвища ас-Санаубари – (букв. «сосна или сосновая шишка»), т.е. имеются ввиду острота ума, тонкий аромат его мысли, как острые шипы сосновой шишки и ее густой терпкий запах.

В Алеппо ас-Санаубари вел жизнь состоятельного  человека, он имел дом с садом, беседками и цветниками.

В отличие от аль-Мутанабби поэт вел жизнь «домоседа». Он ограничивался  кратковременными поездками по Сирии и Северной Месопотамии. Бывал он в Дамаске, о чем свидетельствуют его стихи, содержащие описания не только резиденций Сайф ад-Дауля в Алеппо и Ракке, но и парков Дамаска, а также некоторых районов  Ирака.

Не все произведения ас-Санаубари дошли до нас. Он  сочинял стихи во всех  традиционных  жанрах арабской поэзии (мадх, риса,  хамрият и т.д.),  но современники по справедливости ценили его, в первую очередь, как выдающегося мастера дескриптивной лирики. Описания природы – отдельные стихотворения или части касыд (васф) – встречались еще у доисламских поэтов и присутствовали в качестве основного элемента в касыдах-панегириках почти  всех средневековых одописцев. Однако, вероятно, не будет преувеличением оценить васфы ас-Санаубари как лучшие образцы традиционного жанра,  в который  поэт привнес  совершенно особое «гармоническое» мироощущение, свойственное скорее патриархальному селянину, чем жителю большого средневекового города.

Ас-Санаубари, выражая свое отношение к природе, находит величие в обыденных деталях жизни и быта «низкого» мира, и незначительное событие в общем контексте его поэзии, выходит за рамки единичной лирической зарисовки. Нормативные образы и приемы для него лишь традиционные краски для описания реальных  жизненных впечатлений. В сугубо вещном поэтическом мире ас-Санаубари разговорный язык наряду с языком книжным и торжественным становится основным материалом лирической речи.

Описания садов и лугов ас-Санаубари («Раудият») были в средние века не менее знамениты, чем, скажем, винная поэзия Абу Нуваса или героические касыды аль-Мутанабби.

У современников ас-Санаубари дескриптивный элемент в поэзии либо имел «служебное назначение»  в касыде, либо чаще, был «упражнением на  заданную тему» в самостоятельных  стихотворениях. У ас-Санаубари васф – самоцель.  Каждый его стих навеян обстоятельствами спокойной и размеренной жизни, полной маленьких  радостей.

Его пленяют яркие мелочи быта, и он говорит о них с реалистической наглядностью.

Величественность природы мироздания ас-Санаубари рисует не при помощи грандиозных абстрактных образов и не путем выбора  значительных тем и объектов, но описанием предметов, малых форм и частностей жизни. Эпического величия исполнен  каждый отрывок в стихах ас-Санаубари о самом малозначительном предмете.

Когда заметил розу нарцисс среди цветов,

Бедняжка покраснела, стыдясь нескромных слов.

И обнажив в улыбке зубов жемчужный ряд,

Кувшинка засмеялась немножко невпопад.

От ревности такого наговорил нарцисс,

Что лилии от страха смотрели только вниз….

Для ас-Санаубари жизнь любого явления  или предмета столь же величественна и загадочна, как жизнь всего космоса, и поэт передает их гармонию и пластичность иногда самым неожиданным образом.

* * *

Пейзажную лирику ас-Санаубари отличает от васфов его современников – аль-Мутанабби и Абу Фираса – иное чувство жизни, иная тональность, своеобразное отношение к природе. Если в стихах аль-Мутанабби природа противостоит погрязшему во зле и несправедливости миру, а в поэзии Абу Фираса становится параллельно и соучастником грустной земной доли  поэта-сострадальца, то у ас-Санаубари природа всегда близкая и всегда понятная поэту, ощущается как важный элемент его радостного бытия.

Ас-Санаубари видит и чувствует  мир прекрасным во всех его  конкретных и вещных проявлениях, в его стихах царит атмосфера тихой идиллии, радости и слитности с миром. Да и как  же может быть иначе, утверждает поэт, если этот чудесный мир создан самим Аллахом.

О Аллах Всемогущий, создатель всего сущего, творец всякой твари во всемогуществе своем!

 Кажется, что вся земля течет [во время снегопада], в то время как звезды свидетельствуют о счастье, а не о злополучии.  

Чувство умиротворенности, умение ценить маленькие земные радости и собственное благополучие сочетаются у ас-Санаубари с восторженной  поэтизацией его скромного быта:

Мой дом вполне хорош для меня в зимнее время.

Да разве может что-либо  сравниться  с  хорошим домом!

У него плоская крыша, большие комнаты, крытая галерея,

а также двор, и я не перестаю радоваться ему.

Есть в нем и источник воды, которая орошает

радующие [взгляд] цветочные клумбы сада

И однажды, клянусь Аллахом, дождевые тучи

без солнца сотворили для нас целый пир

Наш сточный желоб вступил с ними в спор,

и в нем раздались звуки, подобные звукам лютни.

А стремительные потоки из нашего водоема

 создали водой своей препятствия  на пути.

Тут чаша засверкала в руках детеныша газели

(т.е. прекрасного юноши. – И.Ф.), одевая рубиновое вино в хрусталь.

И тебе кажется, что его кудри  и локоны – мускат,

а то, что под ними, –  камфара…

О ты, ищущий доход зимой, ищи лучше

выгоду летом, приносящим богатство!

Ведь это судьба, и ты бессилен, если судьба

относится враждебно к твоей выгоде[100, с.26–27].

Созерцательная натура ас-Санабаури с напряженным вниманием следит за сменой времен года, вновь и вновь возвращается к теме бесконечного круговорота жизни и смерти, расцвета и увядания в природе. Природа выступает как неотъемлемая часть пройденного поэтом жизненного пути. Весна, любовь и пиршественные радости взаимно дополняют друг друга, ибо весна и любовь – высочайшие точки в жизни всего живого. Но ничто не может заменить поэту наслаждения созерцания природы, которая в его поэзии выступает как источник красоты, как царство жизни и движения:

Вот уже приблизилось войско дождя, и холод освобожден  от плена. Жара оказалась на грани гибели, а [летняя] пыль близка к поражению.

Наступило время господства ливней, и зима исправляет для глаз то, что  летний зной испортил в цветах, в золотых и красных красках.

Она вскармливает их верблюжьим молоком, и вода когда она бежит прочь от огня под волосами земли и под ее одеянием, подобна жемчугу, скрытому в океане.

Затем, когда она близка к тому, чтобы выйти на поверхность, декабрь предает ее марту…

Он открывает на рассвете шкатулку с запахами лаванды и арара, о, сколь превосходны эти запахи!

До той поры, пока влекущие свой подол тучи не устремятся к месту посещения…

Их обильно проливаемые слезы развязывают бутоны пионов и бахара, и распускают локоны деревьев.

А дождь улыбается их запястьям и браслетам, и те бренчат, подобно рассыпавшимся дирхемам, и звучат, как струны лютни.

И не ослабевают невесты вина, когда их торжественно, в одеяниях из серебра и золота ведут к женихам в сопровождении лютни и свирели….

Ас-Санаубари изображает природу в ее динамике, она для  него – некий конгломерат одухотворенных растений и цветов, соперничающих друг с другом в красоте.

В описаниях природы ас-Санаубари как бы воспроизводит свой практический и душевный опыт. Он одухотворяет, очеловечивает природу. Природа сопутствует  интимнейшим  переживаниям поэта, она не только источник красоты, царство жизни и движения,  но и живая параллель тому, что ощущает сам поэт.  Это живое чувство природы, культ земной жизни и земных радостей  интерес к собственному отклику на прекрасное, отличают пейзажную лирику ас-Санаубари. При этом поэт не признает полутонов, расплывчатых метафор – всему он стремиться придать ясность и цельность. Предметность становится господствующим принципом его поэтики.

Посредством олицетворений ас-Санаубари проникает в то, что  можно было бы  назвать  особым миром природы,  соотносит  собственные ощущения с обликом того, что его окружает:

Видел ли ты что-либо прекраснее глаза нарцисса, внимательно наблюдающего за всем, что его окружает?

Раскрывшись, жемчужина стала яхонтом [бутоном]  на изумрудном стебле,  возвышающемся над ковром из травяной тафты.

Веки камфарного дерева подарены глазам из шафрана и кажутся нежными тому, кто к ним прикоснется.

На гладких ветках они подобны лунам, окруженным в ночную пору солнцами темноты.

Наполненные блестящими во мраке слезами, они взирают  взглядом пристально вглядывающегося [человека].

Когда их  обдувают  ветры, они испускают вздох, [ароматом] подобный мускусу. О,  какой это вздох!

Когда они однажды оказываются рядом, они передают друг другу новости, как передает услышавший другому.

И подобно тому, как влюбленные обнимают друг друга в месте свидания, они обнимают друг друга там, где их посадили вместе расти.

И когда ты дремлешь, захмелев от вина, они смотрят на тебя глазами, которые не дремлют.

Для ас-Санаубари жизнь любого явления  или предмета столь же величественна и загадочна, как жизнь всего космоса, и поэт передает их гармонию и пластичность иногда самым неожиданным образом.

Приведем описание озера:

Беспредельно огромное озеро, берега его в золоте из цветов, а вода из серебра.

Оно плещется над изумрудом мелкой гальки, меж камнями,  гладкими и шероховатыми.

Как будто встряхивает корзиночку для хранения благовоний, покрытую кожей темно-зеленого цвета.

Традиционный набор сравнений и метафор, часто  позаимствованных из общего  нормативного  фонда, в новом контексте звучит живо и выразительно:

Следы чернил на его щеках подобны  фиалкам, смешавшимся с розами.

Облака над озером подобны четкам.

Дворцы подобны  печатям красоты на щеках антилоп (традиционное наименование красавиц. – И.Ф.).

Кровь льется из  горла бюрдука, и мы наблюдаем за эфиопом, убивающим жертву при  заклании (т.е.  наливающим вино. – И.Ф.).

В поэзии ас-Санаубари традиционные темы дескриптивной  лирики сосуществуют с неожиданными зарисовками «на случай»: это  шуточные описания; то блохи, которая всю ночь не дает человеку заснуть, то кошки, то петуха.

Ас-Санаубари умеет искусно «обработать» самую банальную, тему, сделать художественной бытовую деталь. Кто-то может быть, сосед или совершенно незнакомый человек – обокрал  его сад, и вот  появляется короткое, почти шуточное стихотворение:

Нам сказали: «Пальма выросла, так потерпи, пока  появятся на ней плоды!».

Когда завязь ее стала финиками, нам сказали: «Подожди до тех пор, пока дозреют незрелые финики!»

Когда же финики стали спелыми, они сорвали  все гроздья без остатка.

Я не нашел фиников на пальме, как будто она – пальма Аркуба, чья история  подобна истории  моей  пальмы.

Прозаизмы растворены в лирическом контексте стихотворений поэта,  и всякий  предмет, всякое  событие для поэта равноправный поэтический  материал. Например, ас-Санаубари красочно рисует, казалось бы, столь  прозаическое существо, как петуха:

Поющий в ночную пору не произносит вполголоса свои песни, ему наскучил сон и он призывает утро.

 Когда он оживляется, он хлопает крыльями по бокам от возбуждения, а когда подает голос – вытягивает шею.

Его крылья свисают, подобно накинутому покрывалу, и белизна их смеется над черными концами.

Шея его украшена ожерельем, и если сравнить это ожерелье с розой, то окажется, что роза не  покрыта столь ярким румянцем.

Он смотрит двумя  драгоценными сердоликами, которые благодаря остроте видят все вокруг без предела.

Глядя на него ты скажешь, что это глава государства, что он из династии Хосроев, а на голове у него корона..

Или воин, который прикрепил к ногам шпоры,  когда увидел  поднятое  для войны знамя своего военачальника.

Он оплодотворяет дочерей кучи [кур], подобных Плеядам,  которые сбиваются в кучу перед рассветом [100, с. 473].

 В тематике и в поэтике дескриптивной  лирики ас-Санаубари при всей  нормативности стилевых средств во многом чувствуется деформация классического канона. Аль-Мутанабби  в своих махдах и васфах воспевал лишь могущественных покровителей, соответственно, царственных животных (например, льва), а в своих описаниях отдавал предпочтение всему «возвышенному». Ас-Санаубари находит величие в обыденных деталях жизни и быта «низкого» мира, и незначительное событие в общем контексте его поэзии, выходят за рамки единичной лирической зарисовки. Нормативные образы и приемы для него лишь традиционные краски для описания реальных  жизненных впечатлений. В сугубо вещном поэтическом мире ас-Санаубари разговорный язык наряду с языком книжным и торжественным становится основным материалом лирической речи.

Задание: прочитать стихи ас-Санаубари; выбрать и проанализировать стихотворение в жанре васф (письменно).

                                                             Аш-Шариф ар-Ради

Ведущей фигурой среди поэтов Багдада X–XI веков был один из самых крупных поэтов-классицистов – аш-Шариф ар-Ради (970–1016), высоко ценимый средневековыми арабскими критиками. Ар-Ради родился в Багдаде и прожил в столице всю жизнь. В отличие от большинства поэтов, его современников, людей простого происхождения и бедных, он был выходцем из знатного мусульманского рода и принадлежал к старинной арабской аристократии. В качестве алида, т.е. человека, ведущего своё происхождение от Али – двоюродного брата и зятя Пророка, он не только носил почетный титул «шариф», но и пользовался в среде многочисленной корпорации алидов особым уважением. Его отец был главой алидов (накиб аль-ашраф), и ар-Ради после смерти отца в 1009 году унаследовал эту почетную должность. Как и его старший брат, прозаик и поэт аль-Муртада, он получил солидное мусульманское образование, изучал мусульманское право под руководством опытного факиха, а языку и литературе учился у известного филолога, комментатора дивана аль-Мутанабби – Ибн Джинни, привившего своему ученику любовь к великому поэту и воспитавшего его в духе традиций классицизма.

Несмотря на знатное происхождение, поэту уже в молодые годы пришлось испытать много невзгод. Непрестанная борьба за власть в Багдаде между тюркскими и иранскими военачальниками и шиитско-суннитские распри делали жизнь в городе далеко не спокойной. С приходом в столице к власти буидского военачальника Адуд ад-Даули, жестоко расправившегося со старинной арабской аристократией – алидами и талибитами (потомки деда Пророка Абд аль-Мутталиба и дяди Пророка Абу Талиба), на отца поэта обрушились преследования: он был заточен в темницу, где провел семь лет (979-986), а имущество семьи было конфисковано. Однако много переживший в детские годы ар-Ради позднее, ловко лавируя, сумел сохранить за собой доставшиеся ему в силу происхождения социальные позиции. Он хорошо ладил с эмирами, а халиф ат-Та^,и, которому он посвящал свои панегирики, был его лучшим другом. Преисполненный честолюбивых планов, ар-Ради неизменно стремился играть важную роль в политической жизни халифата, и в какой-то мере это ему удавалось. Для достижения цели ему пришлось отказаться от оппозиции Аббасидам, и он был первым из знатных алидов, сменивших белый цвет одежды своих предков на черную форму аббасидских чиновников (Фильштинский И.М., с. 118).

Как и пристало знатному и богатому человеку, он, подобно своему брату аль-Муртаде, завел литературный салон, устраивал у себя в доме приемы, на которые приходили самые высокопоставленные лица города, по образцу других меценатов основал Дом науки (Дар аль-ильм) с библиотекой.

Перу ар-Ради принадлежит значительное число произведений, посвященных толкованию отдельных мест Корана и образным выражениям священной книги. Он собрал речи, проповеди и изречения халифа Али в особую книгу «Искусство красноречия» (Нахдж аль-балага»), причем многие исследователи считают это собрание апокрифом, сочиненным самим ар-Ради для возвеличивания шиитского святого. Но в историю арабской литературы ар-Ради вошел прежде всего как поэт. Он сочинял стихи на все темы, предусмотренные классицистической номенклатурой: поздравительные стихи по случаю наступления Рамадана, завершения поста, рождения сына или дочери, посвящал панегирика халифам, султанам и вазирам. Столь популярный у арабов доисламских времен жанр самовосхваления (фахр) приобрел в творчестве знатного и тщеславного ар-Ради особый оттенок: поэт гордился своим благородным происхождением.

Одним из ведущих жанров поэзии ар-Ради была элегия религиозного и светского характера – риса. В качестве ревностного шиита ар-Ради, следуя традиции, оплакивал шиитских мучеников, в частности «кербелийского мученика» Хусейна, рассказывал о страданиях шиитских имамов, об их мужестве и славе, призывал к отмщению. Свои религиозные риса ар-Ради обычно приурочивал ко дню ашура (10 мухаррам) – траурному дню, посвященному битве при Кербеле, в которой погибли сын Али, третий имам Хусайн, и его приверженцы. Шиитские элегии ар-Ради в соответствии с требованиями жанра проникнуты чувством безысходного отчаяния, жалобами на судьбу, мыслями о приближающейся смерти.

О, лучше с волками, о, лучше со львами,

Но только, бесчестные твари, не с вами!

От вас, ненавистных, повеситься впору.

Скорее сыщу в чужаках я опору.

Хвалы расточал вам, с улыбкой во взоре, -

Зачем не забросил их в пенное море?

Глядишь, и на гребне высокого вала

Оно бы жемчужину мне даровало.

На вас я надеялся прежде, но ныне

Надежды развеяны. В сердце – унынье.

Глаза вытираю, что полны слезами.

Насмешки меня обжигают, как пламя.

У всех я в презренье, у всех я в опале,

И славу мои на клочки растрепали.

                                                        (Пер. А. Ибрагимова)

Все эти традиционные темы и мотивы без конца варьируются в пяти больших шиитских поэмах, несколько выпадающих из жанровой номенклатуры классицизма, в которой шиитская элегия как самостоятельный жанр отсутствует, но полностью соответствующих требованиям нормативной поэтики.

Приятели мне надоели с их шумным весельем,

 Я – как чужеродец, бродящий один по ущельям.

На вздохи мои отвечают голубки, стеня,

Но мне безразлична умильная их воркотня.

В душе до сих пор отзываются острою болью

Надрывные крики верблюдов… Во мгле по ополью

Все дальше и дальше они уходили, пыля.

Молящие руки им вслед простирала земля,

И лики красавиц, которых везли в караване,

Лучились, грядущей зари предвосхитив сверканье;

Неявственно забились их очертанья, меня

Своею обманной игрой дразня и маня (439–440) .

Характерной чертой шиитской элегии ар-Ради было лирическое вступление: в этом случае он следовал традиции доисламской поэзии, когда без лирического вступления ни один уважающий себя поэт не мог перейти к основной теме своей касыды. Элегия умершему из рода пророка Мухаммеда начиналась с плача над руинами, с разрывающих сердце стонов, восклицаний – оплакиваний кончины близкого родственника: поэт постоянно подчеркивал свою принадлежность этому древнему роду, что принималось особенно близко слушателями (читателями).

Шиитские проповедники часто декламировали звучные элегии аш-Шарифа, используя их для усиления эмоционального воздействия своих проповедей на слушателей. Элегии роду пророка Мухаммеда приводили шиитскую аудиторию в горестное исступление. «Поэт оплакал своего пращура, имама аль-Хусейна, и всех потомков деда – имамов плачем женщины, потерявшей своего ребёнка». А слушатели выражали своё восхищение словами о том, что эти элегии «прививают любовь к смерти» (Чуков Б.В., с. 104).

Особое место в поэзии ар-Ради принадлежит элегиям, отражающим глубокие чувства, переживания и горести человека, так много испытавшего, так много желавшего, но так мало сумевшего реализовать из задуманного.

Беспечальна мне стала с друзьями разлука.

Убедился: от них лишь досада да скука.

Много ль пищи нам надобно? Горстка одна.

А излишняя влага нам только вредна.

Нас любовью своею судьба не взыскала:

Звери радостней нас, долговечнее скалы.

Я гонимая лань, я в дороге весь день,

И всю ночь я в пути, чуть приметная тень (442).

* * *

Задумчивый, сижу один в застолье.

В душе моей – ни радости, ни боли.

И лунному сиянию в ответ

Лицо мое струит неяркий свет.

Отныне ночь уже идет на убыль,

А я ни разу кубка не пригубил:

Пускай себе другие пьют вино –

Меня ж от груди отняло оно (443).

Волнения и грусть, порождаемые этими строками, непосредственно свидетельствуют о душевных потрясениях, пережитых поэтом. Эти чувства – не только влияние традиций классической литературы, не только выражение личных чувств поэта. Подобные стихи могут иметь аллегорический смысл, имеющий общественные корни. Это и обретение «свободы», и торжество справедливости (он, как знатный алид, долго не оставлял честолюбивых надежд играть более важную роль в политической жизни Халифата, нежели чем ему это удавалось).

Показательно, что спустя века (уже во второй половине XIX в.), для многих критиков творчество аш-Шарифа ар-Ради стало критерием идеальной образности, высокого стиля. Так, текстолог Мухаммед Али аль-Йакуби подверг критике творчество своего современника – иракского шиитского поэта Хэйдара следующими словами: «Невозможно сопоставлять стихи Хэйдара с лучшими касыдами аш-Шарифа ар-Рады… Вероятно, слабость его способностей к красноречию и в выразительности не позволила ему приблизиться к высоким образцам классика…Он (лишь) позаимствовал наиболее яркие мысли…» и т.д. Такая подверженность влиянию средневековой классики отнюдь не дает права исследователю сравнивать стихи поэта XIX века с классическими образцами. Однако, справедливости ради надо сказать, что Хэйдар действительно активно включал в свои стихи понравившиеся ему образцы классиков, в том числе и шиитских элегий ар-Ради.

* Смотреть стихи поэтов Хамданидского круга в кн.: Арабская поэзия средних веков / Пер. с араб. – М., 1975.