Персоязычная дагестанская литература (для студентов 2 к. РО, 4 к. РО)

Персоязычная литература народов Дагестана Источник: А. Гусейнаев «Персоязычная литература народов Дагестана», 1993-1995 гг. Ирано-дагестанские культурные связи своеобразны, многослойны, мно-гогранны, уходят корнями в глубокую древность. Если эмоциональное тяготе-ние к единоверцам на родине их пророка можно объяснить местонахождением здесь главных святынь этой религии, то симпатии дагестанцев к иранцам и тур-кам, как и к самим арабам, вызваны отнюдь не только принадлежностью к од-ной вере. В водоворот событий, происходивший в относительно близком мусуль-манском мире, так или иначе втягивались и дагестанцы. При прозрачных меж-государственных границах в прошлом люди в поиска хлеба и знаний общались друг с другом, перенимали знания и опыт, использовали их у себя дома. Ни один из народов не мог быть изолирован от знаменитой мусульманской культу-ры. Она духовно сплачивала их общечеловеческими ценностями, утверждала в них интернационализм и гуманизм. При рассмотрении персоязычной дагестанской литературы правомерно постановка двух вопросов: 1. Представляет ли персоязычная литература наро-дов Дагестана искусство высокой пробы наряду с творчеством Рудаки, Руми, Саади, Хафиза, Джами? 2. Или это попытка самоутверждения наших предков в мире более высокой для них культуры, форма приобщения к ней? Каким бы ни был ответ, явление это весьма важно, так как говорит о ду-ховных устремлениях наших предков, свидетельствует о том, чем они жили. Исторические предпосылки появления персоязычной литературы на-родов Дагестана. В своем поэтическом произведении «Шараф-наме» Низами Гянджеви описывает посещение Александром Македонским Дербента, столицу царства Серир (нынешняя территория Аварии и Лакии в горах Дагестана), воочию уви-девшего могилу шаха древнего Ирана и волшебную чашу Джамшида. Горцы даже спасли Александра из-под снежной лавины в горах. За всеми этими неве-роятными событиями ощущается, что поэт, прочитавший, по своему призна-нию, множество древних книг, располагал немалым количеством сведений об ирано-дагестанских взаимоотношениях с давних пор, писал свой труд не без хорошего знания прошлого Страны гор. Древние властители мира уже давно обратили внимание на землю, на ко-торой мы живем. Судя по всему, она значила многое. Любопытны сведения, со-держащиеся в книге А.А. Кудрявцева «Дербенту – 5000 лет»: «Археологиче-ские раскопки… позволили выявить здесь древнее поселение , возникшее на рубеже 4-3 тыс. до н.э., то есть пять тысяч лет назад. Это сенсационное откры-тие было сделано в последние годы, когда на дербентском холме, на террито-рии цитадели, удалось обнаружить круглоплановые дома и крупные хозяйст-венно-бытовые комплексы эпохи ранней бронзы». «Раскопки показали, - пишет А. Кудрявцев далее, - что на рубеже 8-7 вв. до н.э. на дербентском холме поя-вилась мощная крепость-убежище, которая с перестройками и ремонтами про-существовала до прихода Сасанидов и возведения ими уже в 5 в. н.э. новой ци-тадели, получившей название Нарын-Кала». Возросшая в 1-2 веках роль оживленного международного торгового пу-ти вдоль узкого прохода по западному побережью Каспийского моря, расцвет Дербента, входившего в это время в государство Албания, его окрестности, удобные для строительства долговечной полосы препятствий нашествиям ко-чевников с Севера, вызывали соперничество и войны за овладение Кавказом между Ираном и Византией. Длительные войны Ирана с Римом завершились в 387 году разделом Кавказа на сферы влияния: Иран овладел Западным Прикас-пием и захватил Дербент. Началось строительство небывалого масштаба обо-ронительных сооружений из камня. О чем свидетельствую древние надписи на дербентских стенах, сделанные на среднеперсидском языке. Владея Дербентом, иранцы не могли не сноситься с местным населением, не пытаться склонять на свою сторону правителей окрестных княжеств. Поэтому, неслучайно, наверное, что знаменитый шелковый путь пролегал через середину Дагестана. Вслед за мечом и пожарищами шла в горы Дагестана и знаменитая древнеиранская куль-тура. В средние века, когда сам Иран входил в Халифат и вплоть до 15 века, когда он был разделен на мелкие княжества, дагестанцы не порывали с иранца-ми: ищущие знания интересовались трудами иранских ученых, купцы торгова-ли, отходники находили работу на чужбине, мастера заимствовали опыт для со-вершенствования своей профессии. С конца 15 века, став при Сефевидах вели-кой мировой державой, Иран возобновил экспансию на север от своей террито-рии. Шейх Джунайд и его сын шейх Гайдар трижды с помощью войска попы-тались поставить Дагестан на колени. Исход для них оказался печальным: пер-вый погиб от рук дагестанцев у реки Самур, а второго прикончили табасаран-цы. И только в 1492 году шаху Исмаилу удалось завоевать Дагестан. Жесточайший, но умный шах Аббас 1 понимал, что гораздо дешевле и лучше сохранить спокойствие северных границ державы обходительным отно-шением к еле послушным дагестанцам, чем вынуждать их повиноваться. Не-обузданный диктатор Надир-шах, как писал Али Каяев в своих материалах к истории Дагестана, не извлек урока из истории своего края и своими грандиоз-ными походами в Дагестан и патологическими жестокостями разорил эту стра-ну и свой Иран и ускорил лично свою гибель. Примечательно, что при каждом дворе дагестанских владетелей, куда сефевидские шахи, в том числе и Надир-шах, обращались с витиеватыми посланиями на персидском языке, написанны-ми крайне сложным видом почерка (дивани), были высокообразованные люди, которые могли прочесть эти послания. До 1813 года Дагестан лишь номинально входил в состав иранских вла-дений и по Гюлистанскому договору, заключенному между Персией и Россией, без ведома, согласия и подписей представителей Дагестана, последний стал провинцией России. Народы, невиновные в злодеяниях их правителей, не прекращают обще-ния между собой и, как бы искупая их вину, делятся между собой опытом, зна-ниями, обогащают друг друга духовной мудростью. Следы глубокого благо-творного воздействия материальной и духовной культуры Ирана на культуру и быт народов Дагестана явственно прослеживается на каждом шагу. Необычные масштабы дербентских сооружений поражали воображение горцев, ими-то и навеяна метафоричность строк Батырая: Ты тот, кто дербентские железные ворота Коленом опрокинув, Раздает друзьям богатство, Не взяв себе доли. Ряд строительных деталей заимствовали горцы с ханского дворца и с со-оружений Дербента, так и с зданий в самом Иране. Уникальный на всем Кавка-зе грандиозный кумухский подземный водовод – несомненно копия иранского кариза. Изображение тигра или льва на портале дома – отпечаток явно иранско-го происхождения. Да и сами названия: айван, балкон (веранда) – слова персид-ские. Сколько отраслей человеческой деятельности охватывает всего несколько слов, сохранившихся в дагестанских языках: дарман (лекарство), чит (ситец), катан (холст), калаге (платок), парча, зарбаф (золототканный шелк), супра – суфра (скатерть), чанта (сума), хурджин (переметные сумы), джураб (носки), шекер (сахар), чини (фарфор), бурул – по-персидски бирул (хрусталь), тадж (корона), тахт (трон), бахт (счастье) и т.д. Даже желая оскорбить человека, ку-мыки, аварцы и лезгины обзывают его совой по-персидски – байгуш. От носков до царского трона! У верхних (горных) даргинцев и лакцев, граничащих с ними, бытует по-нятие вачар, означающее мелкую торговлю. Это ничто иное, как среднеперсид-ский (язык пехлеви) рынок, новоперсидский базар. Следовательно, слово «ва-чар» (базар) жило у нас в Дагестане не менее 1350 лет и сохранилось в закон-сервированном состоянии. Вспомним, что бумага (по-персидски: кагаз), как и книга пришли к нам тоже из Ирана. Их мы позже научились делать на месте. А особо ценные виды привозили оттуда бережно в хурджинах. Стоит сличить образцы работ иранских мастеров, хранящихся в музеях мира, с дагестанскими изделиями, чтобы обнаружить схожие черты. Но это во-все не значит, что дагестанцы всему научились от персов. Бесспорно умение дагестанцев творчески «переваривать» иноземное мастерство, умение прида-вать ему национальное своеобразие. «На дагестанской почве орнаментальные и эпиграфические мотивы резьбы … Ирана и Средней Азии нашли своеобразное преломление. Кала-корейшский михраб нельзя назвать копией подобного рода памятников монументального декоративного искусства… Да и весь внешний облик михраба, не квадратного, как в Иране и Средней Азии, а трапецивидной формы подчеркивал это своеобразие» (Шихсаидов А.Р.). Есть все основания предполагать, что наши предки, среди которых были и огнепоклонники, верили в бога Ахура-мазду. Не могли не очаровать дагестанцев гуманистический пафос философии, эмоциональная образность художественных произведений великих персидских поэтов: Фирдоуси, Низами, Саади, Руми, Хафиза, Джами. Поэтому-то дагестан-цы поддержали широко распространенную на Востоке молву об особом пер-сидском красноречии, которому обучались. Характерно в этом отношении два лакских народных четверостишия: Обхаживая меня поодаль, Становясь на краевых плитах крыши*, Разговаривая по-персидски, Ты меня потряс. * У горцев крыши домов бывали плоские и по краям для прочности ста-вили большие, плоские каменные плиты. Я не знаю лакского языка – Скажу по-персидски: Не умею найти днем дороги – Приду к тебе в полночь. Приведенные материалы и факты позволяют утверждать, что существо-вали достаточные предпосылки для приобщения жителей Страны гор к персоя-зычному искусству слова, а также для пробы пера на сверхпоэтичном персид-ском языке. Самый ранний памятник персидского языка на камне, зафиксированный в Дагестане, обнаружил профессор А.Р. Шихсаидов на кладбище к западу от се-ления Хнов Ахтынского района. Запись высечена 10 сентября 1383 года. Это религиозное назидание. Дагестанский современник Хафиза, живущий в высо-когорном ауле Хнов дерзнул пробовать перо на языке Саади – факт сам по себе примечательный. Во всех персоязычных надписях (также арабо- и тюркоязыч-ных), собранных воедино и изданных Л.И. Лавровым, сообщается о строитель-стве мечетей, укреплений, водопроводов, о военных действиях, о кончине лю-дей и т.д. В одной из дербентских надписей 15 века говорится: «Кто в момент пролития крови бывает тверд, как Хайдар, И кто был подобен Гиву, Рустаму и Гударзу», что свидетельствует о том, что дагестанцы давно знакомы с великой персидской литературой (имена шейха Гайдара, иранских витязей из знамени-той «Шах-наме» Фирдоуси). Кстати, в горах широкое бытование получили ска-зания о Рустаме и Сохрабе. В 1685 году табасаранец Хасан сын Рабдана сделал подстрочный перевод «Гюлестана» Саади на азербайджанский язык. Его же диван и стихотворения, многочисленные произведения Хафиза, Джами и других персидских поэтов, духовных лиц и ученых хранится в Рук. фонде ДНЦ РАН. Их сбору и система-тизации посвящена работа П. Алибековой. Некоторые изречения из «Гюлеста-на» прямо с персидского были переведены Юсупом Муркелинским. В архив-ных материалах Али Каяева есть антология персидской поэзии 17-18 вв. Ч.А. Стори в «Персидской литературе» приводит весьма любопытный факт взаимопроникновения культур соседних народов, их уважительном отно-шении друг к другу. «Мирза Джамал Джаваншир б. Мухаммад-хан-бек Караба-ги родился в 1773 году в Шуше, в 1787 году стал секретарем у правителя Кара-бага Ибрагим-хана, а потом управляющим у его жены Бика-ханум, сестры даге-станского владетеля Уммахана; вместе с ней он шесть лет пробыл в селении Хонзак (Хунзах) в Дагестане, где у тамошних ученых выучился арабскому язы-ку. После убийства Ага-Мухаммад-шаха Каджара, Мирза Джамал вместе с Би-ка-ханум вернулся в Шушу… Кроме персидского и арабского, Мирза Джамал знал также лезгинский и аварский языки, был сведущ в астрономии, истории, географии и медицине». Общаясь с высокообразованными людьми Дагестана, с советниками аварского нуцала Уммахана, Мирза Джамал Джаваншир не только получал от них, но и делился с ними своими обширными знаниями. Дагестанцы всегда живо интересовались историей, медициной, астрономией. Советники Нуцала братья Нурмагомед и Дибир-кади Хунзахские отличались глубокими познаниями в самых разных областях, пытливостью ума. Поэтому они и не могли пропустить такую уникальную возможность – овладение персидским языком в совершенстве с помощью Джаваншира. Насколько успешно восполь-зовался этим знанием Дибир-кади из Хунзаха видно из «Персидско-арабско-тюркского словаря». Это первый в Дагестане трехъязычный словарь. Притом, по виртуозно написанному рифмованной прозой предисловию видно, что со-ставлен он очень сведущим в филологии ученым. Этот труд содержит пример-но около 5 тысяч слов. В качестве иллюстративного материала применения слов в речи использованы пословицы, поговорки, стихи Хафиза, Саади и дру-гих классиков. Ученый также ставил перед собой благородную цель: открыть для сынов Дагестана окно в мир великой иранской культуры, в волшебный мир поэзии, в культуру их речи. В «Асари Дагестан» Гасан Алкадари приводит ряд имен дербентских ученых, своих современников, получивших образование са-мого высокого класса в Иране. В своей книге Алкадари не раз ссылается на Ха-физа. Примечателен следующий пример: «Рассказывают, что почтенный шейх великий Хафиз Ширазский был вызван к Тимур-шаху, который сказал ему: «Ты в своих стихах говоришь: «Если бы та ширазская турчанка полюбила меня, За родинку на её щеке я подарил бы и Самарканд и Бухару». Как же это так? Я си-лой меча покорил больше четверти населенной земли, разрушил несколько ты-сяч крепостей, обстроил свою столицу Самарканд и мать городов Бухару, а ты такие большие города даришь за роднику на щеке какой-то возлюбленной жи-тельницы Шираза». Тогда почтенный старец Хафиз, указав на бывшую на нем грубую, заплатанную одежду, доложил шаху: «Вот именно такие неуместные подарки должны были довести меня до этого несчастного состояния одетого в лохмотья…». Шаху понравился его ответ и он оказал ему подобающую ми-лость и уважение» (Гасан Алкадари. Асари Дагестан. – Махачкала, 1929. – С. 31). На Хафиза Алкадари ссылался, имея обширные знания по персидскому языку и литературе. Из-под пера Алкадари вышли 4 произведения, написанные на персидском языке и опубликованные в его книге «Диван аль-Мамнун». Это стихотворение, написанное в Царицыне в 1879 году по дороге в ссылку; ответ-ное стихотворное послание на письмо Газанфара Мамрачского (1881 г.); 6 дву-строчных стихов, представляющих собой конец большой оды, посвященной сыну Нуруллаха-эфенди Чаринского (1900 г.); 3 дубейта (1900 г.). Событием в истории персидской литературы, значимость которого при-знают крупнейшие специалисты, является Аликулихан Валех-е Дагестани. Аликулихан Валех-е Дагестани В вышедшей в Турции на турецком языке книге дагестанца Эрела Шера-феддина «Дагестан и дагестанцы» рассказывается об авторе известного в исто-рии персидской литературы тезкирата – биографического словаря или жизне-описаний («Сады поэтов») Али Кулихане Валех-е Дагестани. Аликулихан – единственный дагестанец, внесший действительный вклад в изучение истории персидской литературы и признанный иранскими литера-туроведами как поэт, чьи персоязычные стихи сложены на достаточно высоком уровне. На «Сады поэтов» ссылался еще до революции в своей «Истории Персии, её литературы и дервишеской теософии» А.Е. Крымский. Сведения о жизни и творчестве литературоведа и поэта содержатся в статьях С. Алиева и К. Алиева, опубликованных в газ. «Тенглик» на кумыкском языке. Из совокупности сохранившихся противоречивых материалов вырисовы-вается довольно интересный облик. Аликулихан – имя, данное поэту его роди-телями. Родился он в 1712 году в Дагестане в богатой аристократической семье из рода шамхала Тарковского. Отец его Фаталихан, сын Алхас-мирзы, внук шамхала Тарковского Элдара, в 1715 году переехал в город Нахичевань. Отту-да, через некоторое время с одним местным человеком переехал в город Исфа-хан. Здесь Аликулихан стал поэтом, взяв себе псевдонимом Валех, что по-арабски означает «изумленный, пораженный». Правда, он мог вложить в свое новое имя и другой синонимический смысл того же слова: «влюбленный, увле-ченный». Не желая служить Надир-шаху, Аликулихан в 1734 году переехал в Индию, где обосновался в Дели, поступил на службу к местному эмиру, зани-мал высокое положение. В свободное от службы время он использовал для выявления и сбора произведений известных и неизвестных персидских поэтов, составления их биографий. И в свои 36 лет, 1 748 году он закончил большой труд ученого: таз-кират «Жизнеописание поэтов» или «Сады поэтов» (тезкире состоит из 26 са-дов, т.е. разделов). В этом литературоведческом труде содержатся сведения о более чем 2590 персоязычных поэтах с их краткими биографиями и образцами стихов. Однако еще при жизни Аликулихана его современник и составитель дру-гого жизнеописания поэтов «Кумиры огнепоклонников» Лутф Алибек Азер не-справедливо резко отозвался о творчестве дагестанца. Один из исследователей причину этого видит в том, что Аликулихан в своей тезкире имя Азера не упо-мянул должным образом. Мовлан Мухаммед Хинди о поэзии Валеха пишет: «В искусстве стиха – он восходящий по ступеням лестницы красноречия, следую-щий по пути изящества стиля; его благородная природа – сокровищница жем-чужин смысла, а его изящные мысли – клад ясно изложенных истин, и его по-этические произведения имеют новое и приятное для сердца содержание. Его проза, по чистоте звучания, несравненна. С тех пор, как его ритмизованное ху-дожественное слово обрело реальность, оно стало солонкой для ран больных, и его содержащие сахар речи вдохновляют людей, наделенных природой величи-ем духа…». Несколько лет назад в Тегеране вышел сборник стихотворений Валеха Дагестани «Солнце и хохот». Он – дагестанец (дагестанцы на чужбине, как правило, уже во втором поколении, становятся иноязычными). Принадлежность поэта к кумыкам или лакцам спорна, так как он, проживающий в чужедальной стороне, относился к четвертому поколению….. Спор этот весьма мудро пред-решил сам Аликулихан, назвав себя «вседагестанским». Диван стихов Валеха отличается глубиной мысли, образностью, эмоцио-нальностью. Читая его стихи, необходимо думать. И дело не только в экономии слов, но и в суфийской терминологии, символике и вызванной этим обстоя-тельством двуплановости поэтического выражения. Валех воспевает красоту реального мира, решительно осуждает всевластие вельмож, лицемерие и тру-сость. Вместе с тем любовь у Валеха – земное чувство людей друг к другу, в тоже время это любовь аскета, мистика к Богу. И слова: «Всяк, кто не ОН, мертв изначально. Я сам – весь ОН» - тоже суфийское заявление пантеистиче-ского характера, которое стоило жизни тому, кто первым публично сказал по-добное. Источник: А. Гусейнаев «Персоязычная литература народов Дагестана», 1993-1995 гг.