Материалы к практическому занятию для студентов 3 к. ФВ "Человек и природа ...", "Проблема героя в джахилийской поэзии"

Человек и природа в джахилийской поэзии В древнеарабской поэзии в своеобразной форме проявляется нерасчле-ненность сознания человека родо-племенного общества, представляющего себе весь мир как единое целое, где нет незначительных, маловажных явле-ний или предметов – все здесь одинаково значимо и ценно. Человек чувству-ет себя частью мироздания, не противопоставляя себя миру, а осознавая свою тесную связь с ним. Высшим образцом красоты и прекрасного в его сознании является природа; все явления природы, независимо от того, враж-дебны они человеку или благоприятны для него, прекрасны. И араб-кочевник по-своему истолковывает окружающий мир, описы-вая его. Из окружающего мира черпает он запас этих образов, с их помощью создавая абстрактные понятия и человеческие качества. Щедрость осмысля-ется им через посредство конкретного образа обильного дождя, дающего земле плодородие, скупость мыслится как засуха. Скупец – «человек с сухи-ми ладонями», а «влажные руки» - высшая похвала щедрости и великоду-шию. Поэтому такую большую роль в древнеарабской поэзии играет пейзаж, а также описание животного мира пустыни, которое входит как органическая часть в центральную часть касыды. Эти описания «очеловечены». Явления природы олицетворены, воспринимаются как нечто живое. Ночь «потягива-ется», судьба «пожирает людей, смерть «выхватывает души воинов из гру-ди», паря над ними во время сражения и т.д. (ночь уподобляется потягиваю-щемуся зверю, судьба – хищнику, питающемуся человеческой кровью и т.д.). Человек – часть природы. Дар предвидения. В пейзаже тоже проявляется сочетание традиционности с индивиду-альностью, которое присуще древнеарабской поэзии. Традиционность в том, что составляет основу пейзажной части стихотворения – гроза, дождь во всех видах, облака (дождевые тучи, тучи со свисающими краями, светлые осенние дождевые облака, сухие облака, не несущие дождя и т.д.), песчаные холмы, поросшие редкой зеленью, пальмовые рощи, долины с протекающими в них ручьями, цветущие луга. Ни одни из древнеарабских поэтов не описал на-стоящей пустыни. Те районы, которые описаны в древнеарабской поэзии, это по существу песчаная степь. Не найдем мы здесь и описания страшных для кочевников явлений природы – песчаной бури и селя. Поэты описывают верблюда, коня, страуса, степного волка, шакала, гиену, антилопу, дикого осла, куропатку, но полностью исключили из своих описаний льва и пантеру. В этом моно увидеть пережитки магических пред-ставлений: благоприятное, желательное явление можно вызвать путем за-клинаний, частого повторения названия этого предмета, который в древнем сознании не отделен от слова, его обозначающего. Остаточные явления ма-гических верований можно найти и в языке, где выработалось множество синонимов (эвфемизмов) для слова «лев» (бурый, рычащий, доблестный, бесстрашный и т.д.). Таким образом, вместе с восхищением перед силой и смелостью льва существует и страх перед упоминанием его имени, которое называется лишь как эпитет. Поэтому можно сравнить храбрых воинов с бес-страшными львами или пантерами, но нельзя описывать этих животных. То же происходит и с пейзажем: самое отрадное явление – весенний дождь, дающий земле плодородие, поэтому так часто встречается упомина-ние дождя в древнеарабской поэзии. И потому поэты, говоря об идеальном герое, всегда упоминают о том, что он «пересекает безводную пустыню», но избегают описания такой пустыни и тех бед, которые подстерегают там пут-ника, ограничиваясь метафорами: «пустыня, где только перекатываются го-лоса джиннов». Традиция проявляется и в том, что каждый пейзажный сюжет является своего рода привычным знаком для определенной эмоции. В древнеарабской поэзии описание дождя обычно связано с лирической частью стихотворения, вызывая в сознании слушателя образ цветущего луга, свежего, как дыхание красавицы. Это описание плавно переходит в насиб и почти всегда предше-ствует ему. Поэтому сюжет дождя или грозы всегда связан с чувством радо-сти, ощущением красоты бытия и могущества сил природы. Описание дикой степи, по которой держит путь смелый всадник, все-гда предшествует фахру (самовосхвалению) и выражает чувство гордости за человека, преклонение перед слой и смелостью того, кто бросает вызов гроз-ным силам природы. Описания животных служат выражению определенных качеств: быст-роты (страус, дикий осел, горная куропатка), смелости и щедрости (волк), верности и материнской любви (антилопа). Посвящая этим животным десят-ки стихов поэт как бы перенимает их качества или приписывает их себе, что создает своеобразный психологический параллелизм, и подводит слушателя к более глубокому постижению личности поэта. Описание волка часто встречается в так называемых «поэтов-бродяг». И, воспринимая великолеп-ные, проникнутые человеческим сочувствием описания волка и волчьей стаи, слушатель получает психологическую подготовку для перехода к само-восхвалению поэта-бродяги, гонимого своим племенем. Человеческие эмоции осмысливаются через явления природы. Еще не умея изобразить эмоции человека, поэт раскрывает их через образ животного (горе матери, потерявшей сына - образ антилопы, блуждающей в поисках пропавшего детеныша). Проблема героя в джахилийской поэзии Герой древнеарабской поэзии – типизированный образ. Одни и те же сравнения и эпитеты рисуют облик идеального бедуинского героя, проводя-щего всю жизнь в странствиях, щедрого и умелого воина, любящего пируш-ки и женщин, безудержного в любви и ненависти. Даже внешний облик ге-роя типизирован до предела – он обязательно должен быть черноволосым и черноглазым, высокорослым и поджарым. И этот идеальный образ повторя-ется у всех бедуинских поэтов. Это всего лишь схема, отличающаяся деталя-ми обработки. Древнеарабская поэзия еще не умеет разобраться в человеке, понять индивидуальные отличия того или иного героя и отразить их. Эта поэзия имеет объектом изображения отнюдь не человеческую личность, как тако-вую, её цель шире – изображение всей окружающей действительности вооб-ще, где человек представляет собой лишь часть. Человек изображается как бы извне, как воплощение определенных, интересующих поэта качеств. По-этому перечисление этих качеств – традиционных добродетелей в разных сочетаниях – непременное условие обрисовки образа героя древнеарабской касыды. Наиболее ярким отличительным качеством является наличие противо-положностей в их крайнем проявлении. Он безудержно смел и жесток по от-ношению к врагам, но он также безудержен в верности своим родичам, сво-ему племени и в любви к своей возлюбленной. Он проливает потоки слез, ос-танавливаясь у остатков покинутого кочевья, и он неутомим в бою. Герой проводит много дней в пути по безводной пустыне и, не зная усталости, пи-рует в обществе друзей и невольниц. Во всем этом проявляется присущая древнеарабской поэзии «эстетика крайностей», воспевание силы не только физической, но и эмоциональной. Эмоциональная насыщенность составляет самую сильную сторону древней бедуинской поэзии. Здесь все направлено на то, чтобы возбудить эмоции слушателя, но не путем последовательного описания, последовательного нагнетания эмоции, а с помощью резкой смены ситуаций, сюжетов, настроений. Таким образом, с одной стороны, неожи-данный переход от одного сюжета к другому усиливает эмоциональное воз-действие на слушателя. С другой стороны, этот переход может быть подго-товлен тончайшей игрой ассоциаций, возникающих и у поэта и у слушателя. Неожиданность ассоциаций (с нашей точки зрения) может объясняться от-сутствием четкого разграничения важного и менее важного в окружающем мире. Так, Антара, горюя в разлуке с любимой и вспоминая, как племя под-нимало в путь навьюченных верблюдов, тут же замечает: «А среди них 42 молочные, откормленные, Как перья ворона, каждая из них черна». Исследователи считают, что резкая смена сюжетов и настроений в ка-сыде, очевидно, стимулирует внимание слушателей, которое постепенно ос-лабевает при слушании длинной песни.