Для студентов 3 к. ФВ материл для подготовки к п/з "Омейядские панегиристы"

ПОЭЗИЯ РАННЕГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ (СЕРЕДИНА VII – СЕРЕДИНА VIII ВВ.) Омейядские панегиристы Центральное место в поэзии периода образования халифата принадлежит знаменитой поэтической триаде: аль-Ахталю, аль-Фараздаку и Джариру, твор-чество которых арабские литературоведы именуют «поэзией политической борьбы». Эти поэты – придворные панегиристы дамасских халифов – принадлежа-ли к одной политической партии, прославляли в своих стихах правящую дина-стию Омейядов и обрушивались на её противников. Но при этом у каждого из них была и своя особая задача – защищать перед халифом своих соплеменни-ков, доказать их преданность Омейядам и заодно опорочить в глазах омейяд-ских правителей враждебное племя. Недаром в творчестве аль-Ахталя, аль-Фараздака и Джарира значитель-ное место занимают стихи в жанре накаид («полемические стихи»), который был известен еще в доисламскую эпоху, но особой популярностью стал пользо-ваться у омейядских панегиристов. Полемическая касыда, обычно сатирического содержания, адресовалась враждебному племени. Причем поэт враждебной стороны, принимавший уча-стие в поэтическом поединке, должен был ответить на неё так, чтобы сохрани-лись размер и рифма послания. Такой обмен полемическими пожеланиями про-исходил между аль-Ахталем и Джариром, аль-Фараздаком и Джариром… Однако, возможно, что их взаимные нападки носили также и условно-игровой характер, став во многих случаях формой демонстрации личного по-этического мастерства. Чтобы завоевать авторитет и общественное признание, надо было перещеголять противника. Вот почему эти три поэта, постоянно враждовавшие и поносившие друг друга, были вместе с тем необходимы друг другу в качестве объектов для острословия, и хотя у потомков создалась иллю-зия их крайней антипатии, в действительности их неприязнь была в значитель-ной мере условной. Получив известие о смерти аль-Фараздака, Джарир заплакал и на вопрос присутствующих, почему он плачет о своем недруге, сказал, что он плачет о се-бе, ибо и он и аль-Фараздак «родились под одной звездой». Смерть аль-Фараздака, как гласит традиция, настолько потрясла Джарира, что он пережил своего врага всего на 6 месяцев. Первым по времени в этой поэтической триаде выступил аль-Ахталь (около 640– ок. 710) (прозвище в переводе «Болтающий вздор»). Столь нелест-ную кличку поэт получил за свои ядовитые поношения в адрес некоторых со-племенников. Родился он в Хире и происходил из христианского монофизит-ского племени таглиб. Таглибиты находились в союзных отношениях с Омейя-дами. В панегириках аль-Ахталь всячески подчеркивал законность власти Омейядов, «которую они получили из рук самого Аллаха». Халифы династии Омейядов предстают в его касыдах скромными и твердыми, щедрыми и даже (вопреки исторической истине) кроткими правителями, ревностными поборни-ками ислама и преданными слугами Аллаха. Такое естественное подчеркивание добродетелей халифа, в том числе и мусульманских, не мешало поэту порой достаточно свободно высказываться в отношении ислама. Известно, что аль-Ахталь был постоянным посетителем винных лавок, где любил проводить время в обществе веселых повес и певиц. Композиция касыд аль-Ахталя строго традиционна. Аль-Ахталь начинал свои панегирики лирическим вступлением, за которым следовала основная часть – перечисление достоинств восхваляемого лица с обязательным прослав-лением дома Омейядов. Восславив покровителя, аль-Ахталь обычно переходил к прославлению собственного племени, перечислял имена его выдающихся воинов, особо оста-навливался на заслугах таглибитов перед домом Омейядов. В касыдах аль-Ахталя часто присутствуют выпады «политического» ха-рактера. В своих поношениях, высмеивающих противников омейядской дина-стии и родного племени, поэт по традиции перечислял все понесенные врагом поражения, издеваясь над его истинными или мнимыми пороками: скупостью, трусостью, неумением держать слово. Часто использовал аль-Ахталь и жанр взаимных поношений – накаид. Стихотворения жанра накаид обычно адресовались недругу или вражескому племени, причем участвующий в поэтическом поединке поэт должен быть экс-промтом сочинить ответное поношение, сохранив при этом размер, рифму, а иногда и поэтический образ направленного ему хиджа. Таким образом получал-ся поэтический диптих, состоящий из двух взаимно направленных стихотворе-ний. В отличие от своих поэтических противников – аль-Фараздака и Джари-ра, аль-Ахталь в своих нападках был гораздо более дипломатичен, не позволяя себе выражений, которые стыдно было бы произнести молодой девушке в при-сутствии отца. Второй известный омейядский панегирист – выходец из знатного рода племени тамим по прозвищу аль-Фараздак – «Кусок теста» (641–732). Этого не слишком уважительного прозвища он удостоился за малый рост и толстое брю-хо. Оставаясь всю жизнь яростным защитником чести и интересов своего пле-мени, поэт под давлением сложной политической обстановки того времени не-однократно менял отношение к борющимся группировкам и искал защиты у различных могущественных покровителей. В зависимости от обстоятельств он адресовал одним и тем же лицам то панегирики, то ядовитые поношения, за что не раз подвергался опале и даже попадал в темницу. Источники рисуют аль-Фараздака мало симпатичным человеком, не сдерживающим своих обещаний, нахалом и трусом, надменным, хвастливым и корыстолюбивым. Тем не менее (несмотря на злой, ядовитый язык) значитель-ная часть его жизни прошла при дамасском дворе, где он состоял в роли при-дворного панегириста, получал от покровителей немалую пенсию и вел раз-гульную жизнь. В панегириках омейядским халифам (на веку аль-Фараздака их сменилось 10) поэт всячески защищал их право на власть в мусульманской империи и вос-певал их победы. В конце поэты он обычно просил халифа быть милостивым к племени тамим. Стихи аль-Фараздака в основном выдержаны в духе древнеарабской тра-диции, однако в них появляются новые черты. Касыды его пересыпаны корани-ческими формулами, что свидетельствует о значительном в это время влиянии ислама на поэзию. Традиционный насиб аль-Фараздак сокращает, а иногда про-сто отбрасывает, в результате чего касыда становится «аль-батра» – «куцей, урезанной». Впервые в арабской панегирической поэзии аль-Фараздак пытается отразить индивидуальные особенности прославляемого лица, однако перемен-чивость симпатий и настроений неблагоприятно сказывается на его поэзии: грубоватая лесть и комплименты отличают его мадхи от касыд доисламских поэтов, чьи идеалы устойчивы, а похвалы искренни. Панегирики аль-Фараздака часто сопровождались фахром – беззастенчивым восхвалением своего рода и племени. Поэт обычно распространялся о своем благородном происхождении (он принадлежал к знатному роду, хотя и его дед и был простым кузнецом). Многолетняя вражда аль-Фараздака с его главным литературным сопер-ником Джариром породила с обеих сторон большое количество хиджа и нака-ид (взаимопоносительных стихотворений). Собрание их взаимных поношений сохранилось до наших дней и составляет три увесистых тома. Аль-Фараздак умер в возрасте 90 лет, из которых 75 провел в соперничестве с другими поэта-ми, оскорбляя их честь и всячески умаляя их достоинства. Никто из поэтов не мог устоять перед ним, кроме Джарира. Хуля своих противников, аль-Фараздак приписывал им всяческие пороки, как действительные, так и мнимые, позорил их соплеменников, которые «не могут ответить обидой на обиду и защитить своих женщин… когда война вы-пускает свои острые когти», обвинял их в краже чужих стихов, хотя и сам не стеснялся присваивать чужие сочинения, если находил их удачными. Иногда самовосхваления и поношения в стихах аль-Фараздака идут «рука об руку»: фахр переходит в хиджа, а хиджа сменяется фахром. Именно в таком смешанном жанре аль-Фараздак часто «любезно» беседует с Джариром: Я – родословное дерево, которого не попорчено. Моя звезда загорается в небе, когда угасает день. И я никогда не перестану следовать за шейхами своего племени, а те-бя, сын собаки, покину, пока ты будешь рыться в моей родословной. Как и у других омейядских панегиристов, влияние ислама проявляется у аль-Фараздака не только в цитатах из Корана, но и в широких коранических ал-люзиях . Ярким примером этого может послужить оригинальная сатирическая поэма – осмеяние дьявола, одновременно относящаяся к жанру хиджа и к бла-гочестиво-назидательной поэзии. Поэт нчинает свое сочинение с признания, что в прежние годы «слушался лишь дьявола», но в конце жизни «прозрел» и, в преддверии смерти и Страшного суда, обратил свой взор к Аллаху. Однако дьявол не оставляет поэта в покое, всячески стараясь его искусить и заставить изменить истинной вере. Но поэт остается твердым в своих мусульманских убеждениях и рядом логических дьявольских заверений. Ведь дьявол их аргу-ментов доказывает несостоятельность дьявольских заверений. Ведь дьявол в свое время соблазнил Адама и Еву, а потом отступился от них. Так же он по-ступил и с египетским фараоном, бросившимся преследовать евреев во время их схода из Египта и утонувшим вместе со своим войском в сомкнувшемся мо-ре. Казалось бы, такое благочестивое разоблачение происков дьявола не до-пускает грубости. Однако удержаться от обычных в жанре хиджа грубостей аль-Фараздак не может и тут. В касыдах аль-Фараздака редко встречаются мотивы застольных радостей и вина, тема же любви, напротив, очень привлекала поэта, причем он разраба-тывал её в основном не в насибах к касыдам-панегирикам, а, подобно омейяд-ским лирикам сочинял небольшие любовные стихотворения (газели). Он хва-стается своими любовными похождениями и наивно-простодушно о них пове-ствует. Джарир (653–732) Главным поэтическим соперником аль-Ахталя и аль-Фараздака был по-следний и, возможно, самый талантливый панегирист омейядской триады – Джарир, одни из наиболее значительных мастеров хиджа. Согласно романтиче-скому преданию, мать поэта, будучи беременной, видела удивительный сон. Ей приснилось, что она разрешилась от бремени веревкой, которая без чьей-либо помощи двигалась по воздуху, обвивалась вокруг шеи людей и душила их. На-шелся человек, который истолковал этот сон: «Ты родишь сына, который будет поэтом, преисполненным злобы. Его язвительные и едкие стихи будут причи-нять боль всякому, против кого он их направит». Поэтому, родив сына, в па-мять о сне женщина назвала его Джариром («джарир» – букв. «поводок, за ко-торый водят верблюда»). Уже с юных лет Джарир стал ощущать неприязнь к представителям знат-ных и богатых родов своего племени, а позднее выразил эту неприязнь в своей поэзии. «Демократические» взгляды Джарира проявлялись и в отношении к по-коренным народам Халифата. Он был лишен бедуинского чванства. Джарир стоял за равенство между бедуинами-завоевателями и принявшими ислам жи-телями захваченных областей. В качестве придворного панегириста он обосновался в Дамаске. На про-тяжении всей жизни Джарир оставался тесно связанным с родным племенем и выступал в роли его «рупора» и защитника. Это делало его положение при омейядских халифах не очень прочным, ибо род его находился в союзе с врага-ми Омейядов – зубайритами. Из чисто политических соображений халиф боль-ше благоволил к таглибиту-христианину аль-Ахталю и принявшему его сторо-ну аль-Фараздаку и отвергал Джарира. Поэт потратил много труда, чтобы рас-положить омейядскую знать в свою пользу, но так и не сумел добиться при дворе равного с аль-Ахталем или с аль-Фараздаком положения. Умер он, пере-жив своего соперника аль-Фараздака всего на несколько месяцев. Особую славу снискал Джарир стихами-поношениями, занимающими примерно половину его дивана. Они-то и составили поэту репутацию злобного пасквилянта. Вся жизнь Джарира прошла в непрерывных поэтических сраже-ниях. 80 поэтов обрушивались на Джарира со своими хиджа, но были один за другим повержены. Перечисление противников заняло всю ночь. Разумеется, многие из названных «врагов» были всего лишь поэтически-ми партнерами-соперниками, и взаимная перебранка поэтов была своеобразной литературной игрой. Часто противники Джарира «гордились» полученными «ударами», ибо предпочитали быть высмеянными в его эпиграммах, чем ос-таться в неизвестности: ведь потерпеть от Джарира поражение считалось более лестным, чем одержать победу над второстепенным поэтом. В поэтических схватках с поэтами-соперниками Джарир не знал себе равных. Состязаясь в жанре накаид, поэт так умел «вывернуть» стихотворение-поношение или эпиграмму противника, сохраняя при этом размер и рифму, что поверженный оказывался вынужденным покинуть «поле боя» с позором. «Когда ты сочиняешь поношение, - говорил Джарир, - заставь смеяться». При этом, чтобы вызвать смех слушателей, он прибегал к самым недостойным приемам, не брезговал ни грубостью, ни прямой клеветой, понося род и племя противника, позоря его родителей. Аль-Фараздака он обвинял в том, что тот якобы принял христианство, что, приходя в мечеть, он оскверняет её, что при-сваивает чужие стихи. Порой самые отвратительные ругательства срываются с его уст. Стараясь задеть аль-Фараздака, поэт именует его «сыном кузнеца» (ре-месло кузнеца в глазах бедуина считалось делом недостойным благородного воина), ядовито рассказывает о всех этапах кузнечного дела и перечисляет ору-дия ремесла. Не менее грубыми были нападки Джарира и на аль-Ахталя. Джарир поно-сил племя таглибитов за то, что они отвергают истинную веру, едят свинину, пьют вино. При этом он пользовался затруднительным положением аль-Ахталя, который будучи христианином и состоя при мусульманском правителе, не мог дать ему достойную отповедь. Вся перебранка велась при строгом соблюдении одного и ого же размера и единой рифмы, таким образом поэты оттачивали и демонстрировали свое по-этическое мастерство. Жанр любовной лирики представлен в диване Джарира относительно скромно. Поэт не сочинял газелей и, лишь следуя древней беду-инской традиции, предвосхищал панегирики лирическим вступлением с описа-нием покинутого становища и посетивших его здесь любовных переживаний. Описывает свои переживания поэт сдержанно и пристойно. Средневековые критики высоко оценивали любовную лирику Джарира, на слова Джарира со-чинялась музыка и распевались песни. Средневековые поэты и филологи много спорили о том, кого из триады – аль-Ахталь, аль-Фараздак или Джарир – считать наиболее талантливым, но все сходились на том, что эти три пота были самыми выдающимися с свою эпоху. Джарира они считали непревзойденным мастером поношений, аль-Фараздака – самовосхвалений, аль-Ахталя – панегириков. Твердо стоя на страже интересов своих племен, они вместе с тем были «поэтическим рупором» дома Омейядов, за что и получали щедрое вознаграждение.