Для студентов 3 к. ФВ "Хиджазская любовная лирика" (в двух частях)

Хиджазская любовная лирика Иными путями пошло развитие поэзии на родине завоевателей в Хиджа-зе. Здесь во второй половине VII – начале VIII вв. преобладающим жанром ока-зались не религиозный или политический панегирик, не сатира, а любовная ли-рика. Жанр любовной лирики возник в Аравии не на пустом месте. Доислам-ская касыда вне зависимости от её основного содержания начинались лириче-ским воспеванием возлюбленной (насиб). У некоторых доисламских поэтов встречаются даже небольшие стихотворения любовного содержания, которые, возможно, являются отрывками из касыд. Но если в древнеарабской касыде ли-рическое вступление имело лишь вспомогательное значение и было призвано до перехода к основной теме создать настроение у слушателей, то хиджазские поэты VII – VIII вв. все больше изображают личные переживания лирического героя, его отчание, грусть, сомнения, страдания неразделенной любви, горечь разлуки с возлюбленной и т.д. В хиджазской любовной лирике можно проследить два направления – бе-дуинское (узритское) и городское (омаритское). В городах Хиджаза, главным образом в Мекке и Медине, преобладала жизнерадостная любовная поэзия, воспевавшая реальную любовь и чувственные наслаждения. Омаритская поэзия культивировалась в среде знатных и богатых горожан и тесно была связана с музыкой. Узритское направление культивировалось главным образом в бедуинских племенах Центральной Аравии. Узритская поэзия воспевала целомудренную платоническую любовь двух несчастных влюблённых, разлучённых злой судь-бой. В отличие от омаритских поэтов с их длинным «донжуанским списком», узритские поэты всегда представали в паре со своей единственной возлюблен-ной. Разумеется, оба эти направления не были отделены друг от друга непре-одолимой преградой. И как у городских, так и у бедуинских поэтов бывали га-зели «смешанного» содержания, панегирики и даже поношения. Выделившись в самостоятельный жанр, поэзия любовного содержания не утратила и свою исконную роль традиционного лирического вступления к ка-сыде. Более того, в зрелой средневековой поэзии любовная тема получает ши-рокое распространение, присутствуя во всех поэтических жанрах, при разра-ботке почти всех поэтических тем, особенно в застольной поэзии, при описани-ях в жанре васф и даже в торжественных героических панегириках. Бедуинская (узритская) любовная лирика Бедуинская лирика создавалась в кочевых племенах Аравии, причем, со-гласно преданию, своими поэтами особенно славилось племя узра, по названию которого всё бедуинское направление именуется узритским. Поэты-узриты воспевали целомудренную любовь несчастных влюблен-ных, оторванных друг от друга суровыми племенными законами. Узритская ли-рика проникнута чувством безысходной тоски и обречённости, родившимися в условиях безрадостной и жалкой жизни некогда гордого и воинственного пле-мени. Любовь в стихах узритских поэтов – всегда роковое чувство, оно неиз-бежно приводит любящих к гибели. Но и на том свете поэт будет следовать за своей возлюбленной: ведь любовь их вечна. Узриты как бы перенесли в интимную сферу универсальную модель ис-лама: один Бог вместо множества богов, одна мусульманская община вместо множества враждующих племён, – заставив своего лирического героя всю жизнь сохранять верность только одной возлюбленной. Узритское отношение к любви явилось реакцией на распущенность, ца-рившую в Дамаске и в городах Хиджаза в омейядскую эпоху. Согласно легенде, Маджнун, Кайс ибн Зарих и некоторые другие узрит-ские поэты умерли от любовной тоски и отчаяния. Однажды бедуина из племе-ни узра спросили о его племенной принадлежности и он ответил: «Я принадле-жу к племени, чьи влюблённые, раз полюбив – умирают». Присутствовавшая при разговоре девушка воскликнула: «Клянусь, он – узрит!» Многое в поведение узритских влюблённых можно было бы рассматри-вать как святотатство (богохульство), но их «любовное безумие» оправдыва-лось в глазах правоверных мусульман. Так, пораженный любовь Джамиль ставит свою возлюбленную Бусайну на 2-е место после Аллаха, говоря, что он «одна, если захочет, может сделать его счастливым или несчастным». Он думает о ней постоянно – и во время мо-литвы, и в период паломничества. Когда же ему предлагают принять участие в священной войне за веру, он заявляет, что сама его любовь – джихад. Примерно так же ведёт себя «обезумевший от любви» Меджнун. Он меч-тает отправиться в паломничество с единственной целью – получить возмож-ность соприкоснуться одеждой со своей возлюбленной во время посещения Каабы. Как-то размечтавшись о своей возлюбленной, он забывает, который раз в этот день молится, однажды он и вовсе пропускает время молитвы. Любовному чувству узритские поэты придавали характер религиозного служения. В рассказах о любви они часто пользовались религиозной термино-логией. Одновременно с городскими поэтами Хиджаза узриты впервые в араб-ской поэзии обратили внимание на внутренний мир человека, однако, в отличие от омаритов, они прежде всего заняты описанием любовных страданий. Поэт всячески растравляет в себе душевные муки и как бы сам стремится к любов-ным страданиям и не желает избавления от них. Узритские лирики заметно обогатили образный язык арабской поэзии, введя в него множество ярких тропов. Любовное чувство они сравнивали с го-рящими угольками, бушующим пламенем, раскалённым докрасна железом, капканом, в который попадает несчастная жертва. Сердце влюблённого начинает жить самостоятельной жизнью, вступает в спор с самим поэтом. Маджнун, например, сравнивает любовь с дикой птицей, которая своими когтями терзает его сердце всякий раз, как упоминается имя Лейлы: «Я посоветовал моему сердцу забыть возлюбленную, но оно ответило: «Я не могу этого обещать и тем самым обманывать тебя, приготовься к тому, что твои страдания не прекратятся». Природа в поэзии узритов полна сочувствия к несчастному влюблённому. Часто поэты обращаются к образу голубей, символизирующих влюблённых. С точки зрения поэта, антилопа воплощает изящество и красоту возлюбленной. Однако природа в узритской лирике не живёт, а скорее играет роль условных (вспомогательных) аксессуаров в отношениях любящих. Одним из наиболее выдающихся узритских поэтов считается Кайс ибн аль-Мулаввах по прозвищу Меджнун («человек, в которого вселился джинн», «обезумевший от любви»). Сведения о нём носят полулегендарный характер. Согласно одной из вер-сий Маджнун и Лейла были знакомы с раннего детства, и любовь их зародилась рано. Видя состояние сына, его родители посватали Лейлу, но отец девушки от-казал им под тем предлогом, что Меджнун, посвящая стихи его дочери, обес-славил её. Выдает её замуж за знатного человека из другого племени. Однако Меджнун продолжает видеться с Лейлой и после её замужества, чем навлекает на себя гнев её сородичей. Меджнуна объявляют «вне закона» (судьба многих узритских и омаритских поэтов). Несчастный влюблённый удаляется в пусты-ню, бродит там один или проводит время с дикими зверями, пока не лишается разума. Он не желает принимать пищу, и мать его даже обращается к Лейле, которая навещает Меджнуна в пустыне ночью, но спасти его уже не может. Описание любовных переживаний составляет основное содержание всех стихов, сочинённых Меджнуном. Он убежден в том, что его любовь необычай-на, и видит в ней некое обобщённое чувство всего человечества. «Любовь, – го-ворит он, – покинула тела всех людей и нашла приют только в моём теле». Вздохи Меджнуна столь глубоки, что «если бы они пронеслись над мо-рем, они осушили бы его своим жаром и пламенем», если бы камень испытал то, что приходится испытывать Меджнуну, он «раскололся бы на части»… Недруги всячески стремятся скомпрометировать Лейлу в глазах Меджну-на. Они говорят, что Лейла безобразна, мала ростом и худа, а её глаза «голубого цвета» (это у арабов ассоциировалось с глазами европейцев-северян и счита-лось безобразным), что она «пучеглаза» и у неё большой рот. Но Меджнун воз-ражает, заверяя, что глаза Лейлы того же цвета, что и у «благороднейших птиц», а прочие её физические недостатки… «что ему до них, если она одна желанна его сердцу». Впрочем, в другом стихотворении Меджнун опровергает клевету зло-язычных людей и в традиционных выражениях прославляет внешние достоин-ства своей «дамы сердца». Оказывается, её красота сияет не менее ярко, чем луна и солнце, но у солнца и луны «нет её улыбки и уст, прекрасных глаз и шеи». Некоторыми чертами Лейла не столько напоминает прекрасную бедуин-ку, сколько изнеженную обитательницу гарема. Кожа её столь нежна, «что если муравей проползёт по ней, то его путь оставит на ней след», а передвигаться этой томной красавице очень трудно, и, пройдя несколько шагов, «она останав-ливается, задыхаясь». Иногда Лейла представляется Меджнуну злобным тираном, без нужды и жалости терзающим его сердце. «Ты, Лейла, похожа на злого и голодного одинокого волка, сказавшего однажды пасущемуся ягнёнку: «Не ты ли это без всякой причины ругал меня?» Ягнёнок спросил: «Когда же это было?» Волк ответил: «В прошлом году». Яг-нёнок в ответ: «Но я родился только в этом. Ешь меня – всё равно эта пища не пойдет тебе на пользу!» Во имя своей любви Меджнун готов на какую угодно жертву и с радо-стью перенесёт любое страдание и унижение. Таким образом, лирический герой Меджнуна, как и других узритских по-этов, – целомудренный влюблённый юноша, страдающий от любовного недуга и в часы бессонницы непрерывно проливающий слёзы. Постоянный сюжет уз-ритской лирики – насильственное замужество возлюбленной и страдания влюблённого, умирающего от любовной тоски. Как и все другие жанры средневековой поэзии, узритская лирика по-своему нормативна: у всех узритских поэтов бесконечное повторение одних и тех же тем, образов и мотивов, соответствовавших условным стереотипам и требованиям жанра. Поэтому всю узритскую лирику можно было принять за творчество одного поэта, сочинившего стихи под влиянием определённого ду-шевного настроения. Позже (в 10–11 вв.) узритская система образов стала использоваться ба-гдадскими поэтами-суфиями для выражения религиозного чувства (сходного с чувством тоскующего поэта). Омаритская любовная лирика Арабо-мусульманские завоевания коренным образом изменили не только экономический уклад, но и весь образ жизни мусульманской аристократии «священных городов» Мекки и Медины. Возвращающиеся из далёких походов арабские воины привозили в дар «священным городам» разнообразные ценно-сти, пригоняли множество рабов. Но и после того как завоевания прекратились, огромные богатства продолжали стекаться в Хиджаз со всех концов Халифата в период хаджжа, и значительная их часть попадала в руки мекканской и медин-ской знати. Потомки пророка и его сподвижники пользовались всеобщим уважением в мусульманской общине и имели возможность вести праздную жизнь, устраи-вая весёлые попойки, а иногда собираясь в музыкально-литературных кружках, где развлекались чтением стихов или пением специально обученных музыке певцов и певиц. Привыкшие к роскоши, они с пренебрежением относились к традиционным бедуинским радостям – охоте и странствиям по пустыне, пред-почитая им застольные увеселения. Так они отвлекались от тревог и обид, свя-занных с утратой былой политической роли в мусульманском государстве. И если люди с повышенным религиозным чувством обращались к отшельничест-ву и аскетизму, то хиджазские аристократы делали из этого разочарования пря-мо противоположные гедонистические выводы. Они мало думали о «загробном мире», враждебно относились к религиозным моралистам-проповедникам, их поэтическими кумирами были певцы земных радостей – Имруулькайс, Тарафа. Но если у язычников древней Аравии это стихийный (неосознаваемый) «эпику-реизм», у хиджазской элиты стремление к чувственным радостям было созна-тельной установкой. Условия городской жизни в Хиджазе быстро изменили нравы и психоло-гию жителей Мекки и Медины. Сложился новый тип молодого мужчины – из-неженного, избалованного, легкомысленного бездельника, склонного к изы-сканным развлечениям, кокетству и разнообразным любовным похождениям. От мекканских и мединских аристократов не отставали также и горожан-ки. Обращённые в рабство в период мусульманских завоеваний персы, сирийцы и греки познакомили хиджазских дам с придворными обычаями Ирана и Ви-зантии, обучили их изящным манерам. Вынужденные соревноваться со своими иноземными соперницами (красивыми, образованными и изысканно одевавши-мися певицами и танцовщицами из рабынь и вольноотпущенниц), богатые го-рожанки сами стремились получить изысканное образование, посещали литера-турные собрания и всё более пренебрегали правилами поведения, предписы-ваемыми мусульманскими моралистами. Воспевая знатных дам, поэты посто-янно отмечали их гордый и неприступный облик. Впрочем, внешний вид, веро-ятно, был обманчив, и хиджазские поэты, повествуя о любовных свиданиях с красивыми паломницами, не забывали и своих приключений с мекканскими и мединскими замужними аристократками. Любопытно, что омейядские лирики никогда не воспевали супружескую любовь. Предметом любви, достойным газели, они считали либо замужнюю женщину, либо женщину, не состоящую в браке (часто – певицу, танцовщи-цу…). В таком отношении к женщине сказывался естественный протест чело-веческого чувства против средневековых браков, в которых личные симпатии супругов не играли никакой роли и которые заключались по приказу родите-лей, исходивших из родовых, имущественных или династических интересов. Поэтому городские лирики Хиджаза в своих газелях постоянно хвастаются ус-пехами у замужних женщин и воспевают свободные, внебрачные отношения. Таким образом, прошло немногим более полстолетия с момента обраще-ния мединцев и мекканцев в ислам, как на его родине зазвучала поэзия, глубоко чуждая нравственным требованиям нового учения. Излюбленный жанр город-ских и бедуинских поэтов Аравии 7 – начала 8 вв. – газель – впоследствии пре-вратился в один из самых популярных жанров арабской средневековой поэзии. Расцвету хиджазской любовной лирики и её широкой популярности спо-собствовала её теснейшая связь с музыкой . Музыкальное искусство доислам-ских арабов было примитивным, из музыкальных инструментов они знали лишь ударные – барабаны и бубны. Иноземные музыканты принесли в Хиджаз иранскую песенную тради-цию. Под влиянием нового поколения музыкантов (воспринявших от своих учителей ирано-византийскую музыкальную культуру и хорошо знакомых с арабской поэзией) в «священных городах» сложились новые художественные вкусы. Певцы и певицы распевали в «салонах» богатых мекканцев и мединцев любовные стихи-песни хиджазских поэтов, а иногда собственные, под акком-панемент струнных (тип лютни), струнно-смычковых (ребаб – тип кеманчи) и флейты. Легенда, вероятно, правильно рисует тот путь, которым культура песни проникала в Хиджаз. Первым арабским певцом называют Ибн Сурайджа, уро-женца Мекки, сына раба-тюрка. Он обучался песенному искусству у персов и византийцев и приспособил к арабским стихам персидскую мелодию, услы-шанную от персидских мастеров, строивших мечеть в Мекке. В отличие от профессиональных исполнителей любовных песен, обычно вольноотпущенников (мавали), городские поэты Хиджаза, как правило, при-надлежали к самым богатым и знатным семьям Мекки и Медины и полностью разделяли политические настроения мусульманской аристократии «священных городов». Это хорошо было известно омейядским правителям, относившимся к ним настороженно. Как известно, оппозиция мекканских курайшитов и медин-ских потомков ансаров к правящей династии периодически выливались в от-крытые мятежи, жестоко подавляемые омейядскими наместниками. Но фор-мальным поводом для преследования хиджазских поэтов обычно выдвигалось обвинение в нарушении норм мусульманской морали. Так, например, поэт Вад-дах был обвинен в любовной связи с женой халифа аль-Валида 1 и убит около 708 г.; знаменитый Омар ибн Аби Рабиа высылался по приказу халифа Сулей-мана из Мекки в дни паломничества опять-таки по обвинению в безнравствен-ном поведении. Враждебность хиджазских поэтов к дому Омейядов принимала разные формы. Иногда поэты направляли Омейядам ядовитые поношения, иногда пол-ностью игнорировали дамасских правителей, отказываясь посвящать им пане-гирики (Омар ибн Аби Рабиа). Другие поэты лично принимали участие в воо-руженных выступлениях против Омейядов. Таким образом, поэты-омариты, далёкие, казалось бы, в своей любовной лирике от современной им политической борьбы, часто оказывались втянутыми в водоворот политических событий и участвовали в ней своими стихами, а ино-гда с оружием в руках. Наиболее популярным городским поэтом Хиджаза, непревзойдённым, по мнению средневековых арабов, мастером любовной лирики был Омар ибн Аби Рабиа (644–712). Он родился в Медине в семье богатого курайшитского купца и большую часть жизни провёл в Мекке в роскоши и праздности. Источники ри-суют его добрым и жизнерадостным человеком. Он обладал красивой внешно-стью и слыл своеобразным мекканским донжуаном, не упускавшим случая по-ухаживать за приезжавшими в Мекку паломницами. Предание гласит, что когда наступал сезон хаджжа, Омар одевался в дорогие, расшитые золотом одежды, натирался благовониями, распускал кудри и отправлялся навстречу каравану, дабы найти себе очередную «жертву». Поэзия Омара передаёт моральное и духовное состояние верхов хиджаз-ского общества, все интересы которого ограничивались сферой интимных пе-реживаний. Его стихи – бесконечное прославление чувственных радостей, люб-ви, свободной от каких бы то ни было уз. В творчестве Омара нет даже следов придворной панегирической поэзии. Поэт ответил отказом на просьбу омейядского халифа Сулеймана посвятить ему хвалебную касыду, заявив, что он воспевает только женщин. Весьма редко в его стихах встречается обычное для омейядских панегиристов восхваление своего племени. В его касыдах мало что осталось от традиционной бедуинской тематики: они скорее напоминают разросшийся насиб, в котором главенствует тема любви. Так, одно из подобных стихотворений начинается рассказом о путешест-вии поэта к возлюбленной. В этой части вопреки традиции Омар ибн Аби Рабиа не только не хвастается храбростью и выносливостью, но, напротив, горько жа-луется на неудобства и трудности путешествия по пустыне и лишь в конце не-сколько оживляется и рассказывает о встрече возлюбленной и воздаёт ей хвалу. Почти все стихотворения Омара – любовные газели. Они обычно невели-ки по объёму – не более 20–30 бейтов. Поэт изображает любовные свидания, описывает переживания влюбленных. Иногда его газели – обращение к воз-любленной, полное любовных признаний, иногда же – хвастливый рассказ об одержанных победах. Большое место в стихах Омара занимает любовный диалог. Ещё начиная с доисламской поэзии в насибе есть элементы диалога (особенно у Имрууль-кайса). Но особую роль диалог играет у Омара, которого можно считать одним из первых, кто сделал диалог основным приёмом поэтического повествования. Диалог является основной движущей силой стихотворения, отличительным признаком жанра газель. Кроме лирического героя в стихах Омара есть и лирическая героиня – знатная и богатая горожанка или прибывшая издалека паломница. Её окружают многочисленные подруги и служанки, помогающие поэту устраивать свидание, а со всех сторон за ней наблюдают злобные завистники, готовые донести на неё её родне или мужу. Омар был большим ценителем и знатоком женской красоты и даже вы-ступал на конкурсах в качестве судьи. Но в отличие от древних поэтов, которые ограничивались описанием внешности возлюбленной, Омар уже интересуется её мыслями, чувствами, поведением, речью. В некоторых стихах Омар описы-вает свои наблюдения над женской психологией и формулирует «науку страсти нежной», дает практические советы, как привлечь внимание поэта (приёмы женского кокетства). Стихотворения Омара вводят в домашний быт богатых горожан, знако-мят с нравами мединских и мекканских дам, с уловками и хитростями, при по-мощи которых они сохраняли свою репутацию и обеспечивали тайну своих свиданий и развлечений. Однако психологические зарисовки Омара ещё довольно схематичны, не индивидуализированы. Поэт восхваляет разных «дам сердца» в одних и тех же выражениях (солнце, газель и т.д.), а иногда их просто «путает», называя в од-ном и том же стихотворении одну и ту же возлюбленную разными именами. Его интересуют любовные приключения, как таковые, а не возлюбленная, и он описывает их, смакуя подробности, частенько хвастаясь своей неотразимостью и успехами у женщин. Современники не раз замечали, что в нарушение традиции любовная ли-рика Омара часто напоминает своеобразный фахр, в котором поэт хвастается не своими ратными подвигами, а успехом у женщин. Таким образом, городская лирика Омара – качественно новый этап в средневековой поэзии. Родившись в условиях развитого духовного центра му-сульманской империи, – она впитала многое из традиций доисламского насиба и вместе с тем духом своим, чувством жизни, мировосприятием и отношением к человеку резко отличалась от древнеарабской поэзии. Издревле мекканские курайшиты считались способными ко всему, кроме поэзии (так, по крайней мере, утверждали аравийские бедуины, презиравшие неэмоциональных торговцев-горожан), с появлением Омара утвердили своё превосходство и в этой области. Даже постоянный соперник Омара – Джарир говорил, что Омар – самый выдающийся мастер насиба.